Денис Драгунский: «У меня рассказы жесткие, но не жестче нашей жизни»

Елена Гордиенко:
- Поговорим про литературу: великая русская литература, действительно, великая? Или это штамп, который у нас есть со школы?

Денис Драгунский:
- Вся русская литература, так же, как и вся французская, и английская, конечно, не великая.
Великой русской литературой мы традиционно называем классический русский роман XIX века и еще, как бы для внутреннего употребления, русскую поэзию, которая с трудом переводима на иностранные языки. Великая русская литература - это Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Лев Толстой, Достоевский, Чехов, Бунин, отчасти Горький, может быть. А дальше идут уже наследники, замечательные писатели. Есть великая греческая литература - это Софокл, Эсхил, Еврипид, Гомер, наконец.
Но мы же не говорим про современных греческих писателей, например, про Василиса Васелекоса, Корсуса Тахцица (прекрасные писатели, я их читал в подлиннике, потому что знаю греческий язык и древний, и новый), что это великая греческая литература. Это просто современные греческие писатели: кто-то лучше, кто-то хуже.
Великая русская литература есть памятник культуры. Но нельзя примазываться. Я никогда не скажу: «Здравствуйте, я Денис Драгунский, представитель великой русской литературы». Это смешно.
Набоков, Булгаков, Андрей Платонов, Бабель, Шолохов, Юрий Олеша - это прекрасные писатели, но они наследники великой русской литературы, достойные продолжатели традиций. А о том, принадлежат ли они к великой русской литературе, мы узнаем еще лет через 100. Потому что еще в 80-е годы XIX века в учебниках русской литературы для гимназии проходили не Толстого, Достоевского и Гоголя, а Сумарокова, Державина, Ломоносова, которых, будем честны, сейчас читать сложно, потому что это архаично.
Есть еще великая русская поэзия: это, конечно, Александр Блок, Бунин в стихах, Маяковский, Есенин, Мандельштам, Пастернак, Ахматова, Цветаева, Бродский.

Елена Гордиенко:
- У Вас есть какой-то собирательный образ Вашего читателя?

Денис Драгунский:
- Есть, это смелая женщина от 40 лет. Почему от 40? В 30 лет еще есть какие-то романтически иллюзии. А вот когда женщина уже попутешествует по дорожкам жизни, она начинает трезво смотреть. Почему смелая? Принять то, что я пишу, - нужна определенная смелость. У меня так будет называться следующий сборник - «Смелая женщина от 40 лет».
В августе прошлого года у меня вышла книга «Подлинная жизнь Дениса Кораблева», она посвящена моей биографии и сложной связи с книжным героем, который якобы с меня списан: это не совсем правда. Герой милый, замечательный, я даже сам, когда читаю, просто умиляюсь и стараюсь быть на него похожим. Но, к сожалению, это не моя копия. Это мой папа в этого вымышленного мальчика вложил свои мечты, эмоции, какие-то жизненные разочарования, удачи и неудачи, и так далее. Эта книжка популярна: она не просто детская, она как бы взрослая от имени ребенка.
Я давно собирался что-то такое сделать, и жена говорила, что я должен написать такую книгу. Издательство тоже меня поддержало: «Давай, пиши, делай, с фотографиями издадим».

Елена Гордиенко:
- Вы не сразу пришли к писательству? И про греческий упомянули. Вы его не просто знаете.

Денис Драгунский:
- Я преподавал греческий язык в Академии Министерства иностранных дел. Это была хорошая школа для меня, сильно улучшил свое знание языка, потому что есть известный закон, что, когда хочешь узнать что-то как следует, надо начать это преподавать. Кроме того, советское учреждение 70-х годов - это особый опыт, который сильно на меня повлиял: я научился разбираться в некоторых вещах.
Потом чем я только не занимался: публицистикой, аналитикой, межнациональными отношениями, диссертацию защитил. А потом стал писать. Свой первый рассказ я написал в зрелом возрасте. До этого я немножко что-то набрасывал, пытался делать, но это было несерьезно. А всерьез я сменил жизненный проект за неделю до 57-летия. Когда мне исполнилось 58, то есть, в начале 2009 года, у меня вышла первая книжка. С тех пор их вышло уже 25. «Двоюродная жизнь» - это моя 25-я, юбилейная, книжка, как говорят музыканты, номерная. Есть еще несколько переизданий под новыми обложками.

Елена Гордиенко:
- Перед изданием первой книжки волновались, переживали?

Денис Драгунский:
- Нет, у меня тогда переживаний не было, потому что я еще не знал, чем дело кончится. Мне повезло в жизни, меня пригласили, и я писал свои рассказы в блоге в «Живом журнале». Моя знакомая работала в этой редакции, она читала мои рассказы и попросила, чтобы я их собрал в один файл и отдал ей. Их было 200 штук. Через 2 недели она пригласила меня подписывать договор, чтобы делать книжку. Это везение, конечно. С другой стороны, я думаю, что в 57 лет может повести, наконец.

Елена Гордиенко:
- Вы сами ведете социальные сети?

Денис Драгунский:
- Да. Я занимаюсь только писательством, а больше ничем. И социальной сетью. Это вместе идет: я заканчиваю рассказ, и мне не терпится узнать мнение читателей. И где-то минут через 5 - 7 тут же публикую в социальных сетях и жду с нетерпением, что мне скажут. Я люблю диалог, я люблю обратную связь. Я же пишу не в болото, а читателю, я хочу видеть его глаза, слышать его отклик. И поэтому я на первый отклик и комментарии, конечно, отвечаю. Но когда уже несколько дней проходит, какие-то хвостатые комментарии появляются, я заранее прошу прощения перед своими читателями, что не всякий раз заглядываю в соцсеть, потому что пишу дальше.
Когда-то давно, в 80-м каком-то году, я опубликовал рассказ в толстом журнале и был потрясен тем, что он ни на кого не произвел никакого впечатления. Мне казалось, что он хороший. Мне ответило 2-3 человека, которым я подарил номер журнала. Потом я показал рассказ Юрию Нагибину, он сказал, что крепко написано, прямо глоток свежего воздуха. Вот четыре человека: три приятеля и великий советский писатель Юрий Нагибин. Ну и что? Мне мало! Мне нужны не то, чтобы рев толпы, аплодисменты театра, но какой-то реальный ответ. А в социальных сетях я получаю ответы быстро, иногда злые, несправедливые отклики, наглые, иногда даже оскорбительные. Но чаще я получаю отклики хорошие, потому что я уже давно в соцсетях, подписчиков десятки тысяч человек, и у меня уже сложился мой небольшой круг. Это примерно 2-3 тысячи активных читателей, может, и того меньше - человек 500 - 700, которые активно читают, ставят лайки, говорят интересно, задают хорошие вопросы по делу. Я очень ценю замечания. Я могу ошибиться в номере троллейбусного маршрута, когда пишу о Москве. Я прислушиваюсь, конечно. А как же не прислушаться! Если я напишу, что я сел на 11-й троллейбус, который шел мимо сада «Эрмитаж», а мне говорят, что в 70-м году уже не было такого маршрута. Так же по ценам, по географическим названиям, по титулам и званиям людей – то ли наших современников, то ли французских королей. Это все важно. А бывает очень въедливый читатель, и смешно было бы на это обижаться, злиться. Наоборот, надо слушать, благодарить. Приходилось исправлять - нормальный ход.
У меня есть правило: когда ты разговариваешь с глупым человеком, постарайся понять, где он умный. А когда разговариваешь с умным человеком, постарайся понять, где он дурак, где он говорит глупости. Дурак может увидеть то, что не увидит образованный человек. Это я заимствовал у Станиславского: он говорил, что когда играешь, чтобы было правдоподобно, злого человека, играй, где он добрый, а когда играешь доброго, играй, где он злой.

Елена Гордиенко:
- Есть мнение читателей, что рассказы в соцсетях не всегда у Вас добрые.

Денис Драгунский:
- Есть такое. Может быть, они и на самом деле такие, как и рассказы Чехова, например, или Бунина. Они тоже не очень добрые. Когда мне говорят, что у вас нет положительного героя, доброго, хорошего человека, я говорю, что он есть: этот добрый, хороший и умный человек – это ты, мой читатель. Это мы с тобой можем вместе посмотреть на этих людей и посочувствовать им, заплакать над их злостью и глупостью, над их отчаянными стремлениями что-то для себя сделать.
Надо посочувствовать им, простить их, а может быть, кого-то и осудить, если он совершил дурной поступок. Вот поэтому у меня диалог с читателем, понимаете? Ужасно читать рассказы, в которых обязательно какой-нибудь добрый дядя из Америки, как это было во французской литературе 18-го века, приезжает, выдает замуж невесту и решает все проблемы.
У меня рассказы жесткие, но не жестче нашей жизни. Я ничего не преувеличиваю, стараюсь писать честно, как я думаю, как я вижу. У меня есть рассказы, в которых герои иногда расстаются, резко расстаются. Например, рассказ, который еще не напечатан, но я его читал вслух в Гатчине. Рассказ «Роль» о том, как молодая актриса влюбилась в старого знаменитого режиссера. И он тоже ее полюбил, потому что она такая хорошая, и собрался на ней жениться. А потом она сказала, что хочет играть. «Ну хорошо, ты будешь играть, - говорит он. – Выбирай хоть «Вишневый сад», хоть Гамлета». «А ты сам хочешь поставить спектакль?» «Да нет, я не хочу. У меня много дел. Может быть, потом как-нибудь». «Скажи честно, - спрашивает она, - я хорошая артистка, талантливая?» «Ну, да, ты не без способностей». И их отношения кончились, она уходит от него. Мне все комментаторы говорят, что она дура, артистка из провинциального тетра, так не бывает. Это рассказ, действительно, немножко преувеличен. Это человек с острым чувством собственного достоинства. Она не хочет быть только куколкой и украшением пожилой знаменитости. Она хочет играть, хочет роли. Она замечательный человек, а мне говорят, что дурочка.

Елена Гордиенко:
- На творческих встречах о чем чаще спрашивают?

Денис Драгунский:
- Чаще всего меня спрашивают, откуда я беру столько сюжетов для рассказов, потому что я написал их уже примерно полторы тысячи, благо, они у меня коротенькие. В последнее время, правда, стал писать длиннее, потому что мне захотелось описывать подробности жизни.
Вспоминается знаменитая фраза из Альфонса Доде, которую пересказывал Чехов. Птицу спросили, почему ее песни так коротки? Она сказала, что у нее их много, и она хочет успеть спеть их все. Так вот, поэтому и у меня много рассказов. А где я их беру? Просто наблюдения из жизни. Я давно уже живу, огромное количество наблюдений. Из какой-нибудь интересной фразочки, услышанной в метро, выливается целый рассказ.
Меня спрашивают про «Денискины рассказы»: а правда, что Вы кашу из окна выливали? А правда, что Вы влюбились в девочку на шаре? А правда, что Вы красили управдома краской? Нет, неправда. Это все сочинил мой отец. Это художественный вымысел. Конечно, есть какие-то осколки, кусочки из жизни.
Наверное, рассказы любого писателя, хоть Мопассана, хоть Чехова, хоть Пети Уткина, хоть мои - фантастическое лего, составленное из реальных кусочков. Кусочки все реальные, а мозаика - это и есть вымысел. Но кусочки, конечно, реальные, ваши жизненные впечатления.

Елена Гордиенко:
- Цензура в кино, в литературе, на Ваш взгляд, нужна?

Денис Драгунский:
- Конечно, нет. Но некоторые запреты должны существовать. Например, изображать в кино, я не знаю, изнасилование крупным планом - не надо. Например, скажем, такой жанр, как пасквиль. Представляете себе, если кто-нибудь напишет роман о том, как Бродский писал доносы на Кушнера? Скажут, да это же художественная литература, это же выдумка. Но… Пушкин же написал Моцарта и Сальери. А Сальери на самом деле никого не травил. Пушкин все выдумал - и ничего, классик.
Нет, нельзя: тут оскорбление личности, частная жизнь. Это может быть запрещено, но судебным порядком, нужно доказать виновный умысел, что человек специально или даже по незнанию вторгся в частную жизнь, что-то открыл, то, что не положено открывать.
А говорить, что нельзя вообще писать про голое тело, про жестокость нашей жизни - такие цензурные запреты бессмысленны и вредны.

Елена Гордиенко:
- Ваши творческие планы?

Денис Драгунский:
- Я надеюсь, что к началу зимы выйдет моя новая книжка. Я пишу рассказы и еще я хочу написать повесть тоже немножко из моей юности. И еще хочу свои дневниковые записи подготовить. У меня толстый дневник за последние 10 лет, я его уже почти собрал. Теперь нужно подредактировать, потому что совершенно неподъемный объем - 100 авторских листов. Кому нужны дневники Дениса Драгунского в таком количестве? Поэтому я попытаюсь все сжать, чтобы это было интересным чтением: какие-то мысли, замечания о недавно прожитом времени.