Гатчина. Чёрные дни

Галина Паламарчук:
- 13 сентября 1941 года Гатчина была оккупирована. Что этому предшествовало? Когда город уже был вынужден готовиться к мысли, что он может быть захвачен врагом?

Константин Иванов:
- Гатчина держалась 3 недели. Планов сдавать город не было. Сюда были вызваны сапёрные батальоны, которые создали достаточно сильную оборонительную систему (в частности, в Гатчинском парке были вырыты целые подземные крепости). Но в конце августа, 19-го числа, немцы подошли к первой точке Гатчинского укрепрайона, и начались бои за овладение этим серьёзным пунктом. Уже тогда Красногвардейск (так ранее называлась Гатчина) стал полноценным прифронтовым городом, началась эвакуация.
Например, начали эвакуировать завод имени Рошаля – вывозили оборудование, станки, квалифицированных сотрудников. Мой отец вспоминал, как спешно на машины грузились станки. Специалистов, женщин, детей из Мариенбурга увозили на Варшавский вокзал и сажали в поезд. Гатчину бомбили, по сигналу тревоги все выбегали из вагонов, бежали прятаться кто куда, после отбоя опять грузились в поезд, наступала очередная тревога, опять разбегались – и так несколько раз.
Многие рассказывали, что в какой-то момент услышали просто адскую канонаду за Мариенбургом – шёл какой-то страшный бой. Только спустя много лет выяснилось, что это встретил немецкую танковую группу Зиновий Колобанов со своей ротой. Этот известный бой наших танкистов, произошедший 19 августа, спас тысячи жизней и эшелоны с оборудованием, которые выезжали из Гатчины. Если бы немцам тогда удалось прорваться, то ситуация была бы, конечно, очень трагическая.
Неподалёку от завода находился дом его первого владельца – Лаврова, в котором проживали руководители завода, и детишки, которые выбегали во двор, наблюдали воздушные бои над Гатчиной – штурмовые группы люфтваффе встречали наши гатчинские пилоты. Ситуация была очень печальная, потому что нападали немецкие «Мессершмитты» – современные машины с очень хорошими скоростными характеристиками, вооружением, а навстречу им летели учебные самолётики «Чайки», которые базировались на аэродроме. Немцы били их буквально на взлёте – залетали с хвоста, били по лопастям, наш пилот, если успевал, выпрыгивал на спортивном парашюте (когда в Гатчине были праздники, эти парадные парашюты летали над толпой – три купола: красный, жёлтый и зелёный, как светофор), а немецкий самолёт делал вираж и стрелял по куполам парашюта, чтобы пытавшийся спастись лётчик разбился.
И в то же время началась интенсивная бомбардировка Ленинграда и Кронштадта. Очевидцы, в том числе известный гатчинский краевед Аркадий Львович Кац, говорили, как шла армада тяжёлых «Юнкерсов» – сотни боевых машин, всё небо было чёрным от них, от рёва двигателей стоял гул такой, что тряслась земля, было страшно. Надо сказать, что 88-й «Юнкерс» – это очень мощный бомбардировщик с серьёзной бомбовой нагрузкой. Самолёты проходили над Гатчиной, через какое-то время раздавался грохот, и вся эта армада возвращалась (звук моторов был уже другой после избавления от бомб). Аркадий Львович рассказывал, что они с мальчишками считали самолёты – сколько их шло туда, и сколько возвращалось – если не хватало, то радовались, что наши их сбили.
Когда были воздушные бои над Гатчиной, вспоминает мой папа, однажды немецкий самолёт сбил «Чайку», а потом, делая вираж над Мариенбургом, выпустил пулемётную очередь по столпившимся во дворе детям и женщинам.
Галина Паламарчук:
- Красногвардейский укрепрайон стоял практически три недели. Свою задачу – удержать противника хотя бы на этот период и дать подготовиться Ленинграду – он выполнил?
Константин Иванов:
- Да, свою задачу он выполнил. Были тяжёлые потери среди наших войск, потому что значительную часть защитников Гатчины составляли бойцы Ленинградской армии народного ополчения (так называемый ЛАНО).
Мне приходилось общаться с ветеранами ЛАНО. Представьте себе: бухгалтеров, инженеров, студентов, учителей, почтальонов бросили против элитных подразделений вермахта, против немецкого спецназа, в частности, СС-полицаев (специалистов по уличным боям). Против профессионалов встали обычные граждане, которые буквально две недели назад в первый раз взяли в руки трёхлинейные винтовки и даже толком не знали, как передёргивать затвор. Когда я спрашивал: «что было самое сложное?», они все, как один, говорили: «Самое сложное – стрелять в человека». Им было тяжело преодолеть этот психологический барьер – убить человека. Немцы этим пользовались. В творившемся хаосе было очень трудно управлять армией ЛАНО.
Но были и специальные сапёрные части – профессионалы своего дела. Они считали, что Гатчину можно держать сколько угодно. Командир сапёрного батальона Николай Григорьев в своих воспоминаниях писал о том, как они закопались в землю – были и подземные электростанции, и ходы-сообщения, могли выдерживать даже химические атаки. Ещё воспоминание – как наши сапёры, не имея артиллерийский подготовки, ночью проводили так называемые «тихие атаки» – они со связками мин выползали близко к немецким позициям и выставляли минные заграждения, тем самым блокируя какие-то танковые группы, сковывая действия немецких войск. Поутру, по расписанию, немцы начинали свои боевые действия и напарывались на наши мины, которых ещё с вечера здесь не было. Приходилось вызывать разминирование, эвакуировать подбитую технику. Таким образом выигрывалось время, и врагу наносились ощутимые потери.
Галина Паламарчук:
- Благодаря и таким примерам личного мужества, смекалки мы выиграли время. Но Гатчина всё-таки была оставлена нашими войсками.
Константин Иванов:
- Гатчина была оставлена по стратегическим соображениям. Конечно, это крупнейший железнодорожный узел в области, аэродром, промышленный центр, за время летних боёв сюда свозили боевую технику для ремонта и восстановления (в частности, на завод Рошаля прибывали наши тягачи, танки, здесь их приводили в рабочее состояние). Держали город сколько могли. Немцы 8 сентября уже вышли к Шлиссельбургу, прошли вдоль Финского залива к Ораниенбауму, а Гатчина всё ещё держалась. Они её взять не могли. Но когда появилась угроза её полного окружения, войска были выведены в Пушкин. Но последний рубеж, последний оборонительный пояс Красногвардейского укрепрайона, ближе к Пулково, немцы так и не взяли.
Эти три недели дали возможность подготовить оборонительные рубежи и провести определённую работу по созданию подполья, ячеек связи, наблюдения, которые тоже как могли помогали нашим частям.
Галина Паламарчук:
- У Гатчины 13 сентября началась трагическая страница. В сквере, который теперь называется Сиреневым, ещё с дореволюционных времён была торговая площадь, что здесь было в годы Великой Отечественной войны?
Константин Иванов:
- Тогда это был блошиный рынок, куда стекались жители из Гатчины и близлежащих населённых пунктов. Торговля была меновая, деньги в то время были не нужны, потому что всё население жило на порционных карточках. Меняли одежду, драгоценности (у кого что оставалось) на продукты. Площадь жила своей жизнью. Сюда приходили, чтобы узнать какие-то свежие новости, с кем-то пообщаться. Естественно, она находилась под пристальным вниманием немецких спецслужб.
Здесь же, на окраине площади, стояли виселицы. Приблизительно там, где сейчас находятся детские качели, было место казни патриотов и не только. Режим был очень жёсткий, жестокий, и если кто-то попадался, например, на воровстве, то участь его решалась мгновенно – повешение. Невзирая на пол, возраст, вешали и детей, и женщин. Мой дядя находился в Гатчине в годы оккупации и всё это видел собственными глазами. Дети очень боялись. Виселицы не пустовали. Как поговаривали, если некого было за что-то повесить, то вешали просто так, чтобы занять это место. Это была политика тотального устрашения.
Галина Паламарчук:
- Что было в зданиях, находящихся на площади?
Константин Иванов:
- В здании съезжего дома (нынешнее отделение полиции) располагались немецкие спецслужбы – и Абвер, и подразделения Гестапо (за своими тоже надо было присматривать). Гатчина была средоточием разведслужб, это был мощный центр. Очень много административно-хозяйственных учреждений не только вермахта, но и других спецслужб, было организовано именно здесь. Первый воздушный флот люфтваффе базировался в Гатчине. Учреждений было очень много, они постоянно переезжали, перемещались, поэтому сложно говорить, где именно находилось Гестапо или что-то другое.
Галина Паламарчук:
- Эти передвижения и переезды делали для того, чтобы сложнее было отследить, где они базируются?
Константин Иванов:
- Разумеется. В первые месяцы войны немцы, заняв Гатчину, очень серьёзно пострадали и от партизан, и от диверсионно-разведывательных групп. У них были большие потери. Потом уже сюда стягивались команды по поиску и блокированию партизанских отрядов. Приезжал Шталекер, бригадефюрер СС, отец-основатель холокоста, здесь он руководил этими айнзацгруппами. Создавались ложные партизанские отряды – часть предателей одевались как партизаны, уходили в лес, делали какой-то лагерь, к ним потихоньку примыкали люди, которые не знали, что это провокаторы, и попадали в руки фашистских палачей. Конец их был ужасен – на рыночной площади было казнено порядка 250-ти человек. Здесь же окончил свои последние часы и Андрей Григорин – защитник Гатчины, 13 сентября 1941 года он со своей разведкой несколько часов сдерживал наступающие части вермахта, был ранен и попал в плен.
В здании Суконной фабрики тоже располагались различные немецкие хозяйственные службы. Одно время здесь была мастерская по изготовлению гробов. Гробов требовалось много – немцы несли огромные потери под Ленинградом. Гатчина представляла из себя гигантский госпиталь, куда со всех участков фронта свозили раненых. Кого-то увозили в Германию, но значительная часть оставалась здесь и, как правило, навсегда. В Гатчине было захоронено свыше 80-ти тысяч немцев, которые умерли от ран именно на городских территориях.
Галина Паламарчук:
- Вы говорили о том, что на эту площадь люди приходили, в том числе, за новостями. В Гатчине в то время выходила немецкая газета на русском языке с советской стилистикой, для чего это делалось?
Константин Иванов:
- Пропаганда была поставлена на широкую ногу. В одном из зданий, находящихся на этой площади, изготавливались листовки и даже выпускалась газета под названием «За Родину». Немцы полностью брали стилистику и оформление с советских газет – видимо, чтобы была лучше адаптация. Теми же самыми шрифтами, что и на настоящих советских газетах, они публиковали победные рапорты вермахта о том, что на освобождённых от большевиков территориях началась весенняя посевная, или о том, как развивается предпринимательская деятельность, ведётся частная торговля, представляли различных государственных деятелей Германии. Мне удалось найти обрывок такой газеты на чердаке дома Ольдерогге, в которой было напечатано: «…Представляем нашим читателям Германа Геринга».
Галина Паламарчук:
- Обстановка в городе, конечно, была гнетущая, тревожная. Люди по улицам практически не ходили?
Константин Иванов:
- Да, конечно, немцы быстро навели порядок – никто не гулял по улицам, как сейчас. Хотя есть фотографии, но, скорее всего, они носят пропагандистский характер. Гулять можно было только тем, кому гулять было можно. Праздно шатающегося по улице человека могли схватить, доставить в отделение спецслужб и выяснить – кто он, откуда идёт, какие у него документы. Если это был не местный, то он попадал в «Дулаг-154», и там уже выясняли что же ему здесь нужно.
Очевидцы рассказывали, что хватали людей по внешности. Если у человека были тёмные волосы и глаза, то первым делом выясняли – не еврей ли он. Многие гатчинские подвалы были забиты такими арестованными – где было место, там их и помещали, там с ними занимались уже спецслужбы. Есть много воспоминаний, как родные ходили с документами, чтобы доказать, что это их родственник, он русский или финн.
Как только Гатчина была занята немецкими войсками, первый комендант сразу стал выполнять директиву командования по поиску и нейтрализации партийных работников и евреев. В директиве было написано, что любой партийный работник, комиссар, ответственный советский работник – это априори еврей, он подлежит аресту и уничтожению. Начались тотальные этнические зачистки, досталось абсолютно всем – украинцам, кавказцам и так далее. Хватали всех, кто хоть как-то подходил по описанию. Гатчинский холокост – октябрь 1941 года. Были страшные расстрелы в парке, в частности, в Сильвии, казнено порядка 450-ти человек именно по внешнему признаку, кто не мог оправдаться, что он не той нации. Всеми этими акциями занимались русские отделы СД (как правило, айнзацкоманды формировались из уголовников, отрядов РОА тогда ещё не было): либо немцам не хватало на это сил, либо руки не хотели пачкать.
По воспоминаниям жителей Мариенбурга, в октябре, во время большой этнической зачистки, хватали всех и волокли в Сильвию – там гремели выстрелы и лежали десятки расстрелянных людей, потом эти сотрудники отдела пьяными ходили по Мариенбургу, стреляли в воздух и орали, что «очистили русскую землю от заразы». Очень сильно досталось цыганам, но у нас это почему-то не отражено ни в мемориальных досках, ни в воспоминаниях.
Галина Паламарчук:
- К январю 1944 года, когда Гатчину освобождали, сколько жителей осталось в Гатчине?
Константин Иванов:
- Чуть более 2-х тысяч, но это приблизительные данные. Дело в том, что очень много жителей погибло, было вывезено в Германию. Хватали, в основном, молодых людей, грузили в эшелоны и вывозили.
Мой дядя попал в одну из таких групп – 45 подростков 15-летнего возраста были перевезены сначала в Рождествено, там к ним присоединились группы из Волосово и других населённых пунктов, держали их в лагере, оттуда уже перевозили в Эстонию и дальше – в Германию. В Эстонии моему дяде удалось убежать – подлезть под проволокой, по-пластунски проползти почти километр. Работать в Гатчине должны были абсолютно все. Кто не работает – тот не ест, этот принцип немцы воплотили в полной мере. Все должны были прийти на биржу труда, зарегистрироваться – либо встать на учёт, чтобы получать карточки, либо получить работу и ходить отрабатывать трудодни за карточки. Мой дядя сперва работал на почте курьером, потом он стал работать стекольщиком (как немцы говорили – глазомастер). Гатчину наши части и бомбили, и обстреливали – стёкла бились постоянно, поэтому работы было очень много. Но потом всех вывезли. И когда дядя бежал в Эстонии от лагеря, он упал, обессиленный от голода, лежал и умирал. Его подобрал немецкий патруль, и оказалось так, что это были немцы, которые были здесь, в Гатчине, и они его узнали – глазомастера. Немцы утащили моего дядю к себе в будку-караулку, там его прятали, кормили. И когда уже наш фронт подходил, ему собрали продукты и сказали: ваши уже близко, иди к ним.
Галина Паламарчук:
- В Гатчине было размещено много концлагерей, знаменитый страшный «Дулаг-154», где советских военнопленных тоже очень много погибло. Что об этом сейчас напоминает?
Константин Иванов:
- Например, мемориальная табличка на здании бывшей граммофонной фабрики, сейчас больше известной как торговый центр «Эталон».
Очень много подразделений концлагеря «Дулаг-154» были разбросаны по всему городу. В этих локальных точках находились пленные, которые трудились на определённых объектах – кто-то делал железную дорогу, кто-то обслуживал аэродром и так далее. Основное подразделение располагалось на проспекте, на территории Красных казарм и граммофонной фабрики. Здесь находились основные бараки, в которых содержались наши военнопленные. Тут же находились и различные фильтрационные пункты – подозрительных личностей тоже помещали сюда, и если человек не мог идентифицировать себя по какому-либо документу, естественно, он тут навсегда и оставался. В лагерях Гатчины погибло свыше 80 тысяч военнопленных. Постоянные боевые операции битвы за Ленинград, которая длилась около трёх лет, - это новые военнопленные и с той, и с другой сторон. В Гатчину попали и бойцы 2-й ударной армии Власова, попавшие в окружение. Отношение к военнопленным было ужасное, содержали их очень жёстко. Немцы старались разделить людей по какому-то принципу, чтобы они не могли между собой общаться и как-то объединяться, везде подсаживали своих провокаторов, которые пытались внести межнациональную рознь между военнопленными.
Конечно, самый ужасающий случай – когда началась эпидемия тифа, немцы просто сожгли целый барак заражённых заключённых, кардинально решив проблему.
Галина Паламарчук:
- Местные жители могли как-то помочь военнопленным?
Константин Иванов:
- Они, конечно, старались. Когда пленных этапировали к какому-то месту, украдкой можно было передать узелочек или бросить что-то из еды.
Старожилы рассказывали про интересный случай, когда из «Гатчинсельмаша» по подземному ходу бежала группа военнопленных, они пробежали полтора километра и вышли в подвал дома под русской печью. Какой может быть подземный ход? Здесь проходит городской коллектор, который по сути является подземным ходом, там сводчатый тоннель, по которому перемещался обслуживающий персонал. Видимо, действительно, часть военнопленных попала в этот коллектор и по нему ушла из лагеря. Я пытался понять, где они могли выйти, получается, что где-то в районе улицы Красной.
Галина Паламарчук:
- Несмотря на ту обстановку, которая была в городе, всё-таки были патриоты, часто это были молодые люди, которые работали на Победу. Пусть они делали совсем небольшие дела – кто-то листовки распространял, кто-то информацию умудрялся передавать, кто-то вредил в железнодорожном депо, но всё-таки им это удавалось.
Константин Иванов:
- Во-первых, подполье готовили и наши спецслужбы. Когда было уже ясно, что немцы всё-таки сюда войдут, многие комсомольские ячейки находились под патронажем советской разведки, и здесь готовилось подполье. Во-вторых, многие, в силу своего мировоззрения, воспитания, сами примыкали, собирались в какие-то организации, которые как могли сопротивлялись врагу.
25 комсомольцев-подпольщиков – наверное, самая известная история. Хотя патриотов и серьёзных отрядов в Гатчине было намного больше, в разы. Эта знаменитая комсомольская ячейка, в ней были специально оставленные здесь резиденты (например, Игорь Рыбаков), они занимались привлечением молодых патриотов в свои ряды. Мы, к сожалению, обладаем только каноническими знаниями – было 25 комсомольцев-подпольщиков, их предали, они были расстреляны. Знаем, что Рыбаков работал переводчиком в комендатуре, он изготавливал немецкие документы для наших военнопленных, которым удавалось бежать из лагеря. Надежда Фёдорова, знаменитая «перепёлка», которая вышла в открытый эфир, когда поняла, что под Гатчину прибывают эшелоны с немецкой военной техникой, счёт шёл на часы, необходимо было передать данные, и она совершила настоящий подвиг – расшифровалась перед немецкими спецслужбами, ведь здесь работала обширная пеленгационная сеть, она успела передать данные, поплатившись за это жизнью. Кто-то занимался снабжением продуктами военнопленных. Находиться постоянно в этой обстановке было трудно и опасно, ведь спецслужбы занимались системным поиском и выявлением патриотов, они прекрасно понимали, что в городе что-то должно происходить, так что все эти ребята буквально ходили по лезвию ножа. Имея оружие, боеприпасы, снаряжение, они собирались уйти в партизаны, но в июне 1942 года были схвачены. Их предала девушка по имени Вера. 30 июня их расстреляли около Сильвийской стены.
Галина Паламарчук:
- Перед этим их пытали. Сохранились свидетельства о том, как стойко держались Надежда Фёдорова и Александра Дрынкина. А предательницу всё-таки нашли?
Константин Иванов:
- В 1960 году в Гатчинском Доме культуры был судебный процесс, каждый день в газете «Гатчинская правда» публиковались стенограммы этого процесса. Вера Воронцова рассказывала о том, как она служила в немецких подразделениях, предала подпольщиков, потом она из Гатчины попала в Эстонию и там ещё продолжала заниматься провокационной шпионской деятельностью – то есть её кровавый след из Гатчины тянулся далеко. Наказание её настигло – она была повешена.
Памятник погибшим комсомольцам-подпольщикам у ворот парка Сильвия – святое для гатчинцев место, сюда юные патриоты приходят поклониться памяти тех ребят.
Галина Паламарчук:
- В подвалах домов, которые стоят на Красноармейском проспекте недалеко от входа в парк, пытали юных комсомольцев?
Константин Иванов:
- Да, здесь находились камеры, в которых их содержали и пытали. Многие гатчинские подвалы были превращены в камеры заточения, они были разбросаны по всему городу. Это делалось для того, чтобы заключённые не могли между собой общаться и о чём-то договариваться. И это говорит о том, сколько всего было арестовано людей – что их просто распихивали по всему городу.
В домах на Красноармейском проспекте как раз и находились некоторые подразделения диверсионно-разведывательной структуры «Сатурн» (есть такая известная книга «Сатурн почти не виден»). В гатчинском «Сатурне» проходил подготовку известный диверсант Шило – Таврин, в задачи которого входило уничтожение Сталина. Вообще здесь готовили сотни диверсантов, которых позже забрасывали в Ленинград, где они должны были сеять панику, поджигать склады, разведывать, где находятся огневые точки, производственные помещения, подавать сигналы, чтобы немцам можно было корректировать огонь или действия авиации. Но сами же фашисты отмечали, что уровень подготовки этих диверсантов был низкий, значительная часть сразу же шла сдаваться нашим разведчикам, тех, кто не сдавался, вычисляли достаточно легко и быстро, в итоге эффект от этого подразделения был небольшой. Но немцы всё-таки пытались разыграть эту карту коллаборационистов, которых здесь, к сожалению, было много.
Галина Паламарчук:
- Что происходило во время оккупации в Гатчинском дворце, на плацу? Фашисты чувствовали себя победителями?
Константин Иванов:
- Можно сказать, что они себя чувствовали хозяевами положения. Дворец наполнился немецкими спецслужбами. Здесь находились радиотехнические подразделения, которые обслуживали Первый воздушный флот люфтваффе, были немецкие общежития для офицеров.
В один из годов во дворце проходило совещание штаба группы армий «Север», об этом оставлены воспоминания финского генерала, который сюда приезжал. Он вспоминает, как гулял по Гатчинскому парку, по дворцу, и наблюдал там разруху – под ногами валялись фотографии членов императорской семьи. Немцы вели себя по-скотски. Были вывезены те полотна, которые имели какое-то отношение к немецкой культуре, а всё остальное считалось принадлежностью русских варваров и было им не нужно.
22 июня 1942 года немцы организовали праздник на плацу дворца. Это был праздник освобождения, сопровождающийся гуляниями, играл оркестр, дворец был украшен флагами, на балконе висел огромный имперский орёл со свастикой. В самом парке работали лодочные станции, кафе. Как говорят, население сюда согнали добровольно-принудительно поучаствовать в праздничном мероприятии, чтобы показать, как радуется народ новому порядку. На террасе- пристани выступали музыкальные, хореографические коллективы. Немцы старались показать, что наступила новая культурная жизнь. Хотя говорить о какой-то европейской культуре было достаточно сложно.
В помещениях Кухонного каре базировались немецкие лётчики из эскадрильи «Грюнхерц» («Зелёные сердца»). Многие историки-краеведы сообщают, что здесь же находился бордель, дом терпимости, куда свозили девушек из окрестных посёлков. У меня есть некоторые сомнения на счёт этого. Дело в том, что это элитное подразделение состояло сплошь из отпрысков знатных немецких семей, фон-баронов, связь с представителями других рас для них расценивалась как расовое преступление, это было немыслимо. Что же здесь могло быть? Скорее всего, это был не просто бордель, а некая лаборатория, в которой немцы использовали метод герокомии. Зимняя кампания 41-42 годов для немцев тоже была очень тяжёлая. Продолжались штурмовые операции, в частности, «Айс-штосс», проходившая в апреле 1942 года, когда немцы пытались уничтожить наш Балтийский флот, вмёрзший в устье Невы – из Гатчины поднимались гигантские бомбардировочные группы (немцы были одухотворены успехом японцев при Перл-Харборе, когда 300 самолётов практически стёрли в порошок американскую военную базу), но наши ПВО оказались на высоте и отразили эти воздушные атаки. Было очень холодно, и немецкие пилоты, когда работали на большой высоте, приземлялись сюда все промёрзшие, их буквально вытаскивали из самолётов и тащили отогревать. Использовались различные методы – пилотов пичкали амфетамином, но этот стимулятор вызывает привыкание, требовались всё большие дозировки, у военных начинались галлюцинации. Стали применять метод герокомии – их обкладывали женщинами, которые своим теплом их отогревали, это считалось более действенным способом восстановить организм бойца. Этот способ известен с Библейских времён, его хорошо описал профессор Мечников. Но, тем не менее, Гатчинский дворец прослыл как бордель для немецких пилотов.
Работали специальные команды по изъятию и эвакуации музейных ценностей. Дворец был практически разграблен этими культуроведами.
Галина Паламарчук:
- Что мешало им почувствовать себя спокойно в нашем городе?
Константин Иванов:
Гатчину бомбили, достаточно интенсивно, наши войска. По ней стреляла наша дальнобойная артиллерия.
Если кто бывал в Красной Горке, там стоит гигантская пушка, вот она и била по Гатчине с той стороны на несколько километров, снаряды прилетали на аэродром. Однажды она одним удачным попаданием уничтожила 13 немецких самолётов. Те патриоты, которые находились здесь, фиксировали любое перемещение немецкой техники и войск. Очень своевременно они доложили о прибытии крупного авиационного подразделения на Гатчинский аэродром. Представляете, в этом осином гнезде работал наш корректировщик, который направлял огонь той супер-пушки.
Галина Паламарчук:
- Сохранились кадры хроники, как освобождают Гатчину 26 января 1944 года – пылает дворец, на здание нынешней полиции водружают знамя.
Константин Иванов:
- Гатчина всегда была очень крупным, значимым центром, и в немецкой обороне это тоже была крупнейшая цитадель «Северного вала», которым они намеревались сдержать наступление наших советских войск. Поэтому занять Гатчину было важной стратегической задачей. Бои за Гатчину были очень жестокие, тысячи погибших с обеих сторон.
Участники тех событий вспоминают, что, когда они вошли, их встретил кинжальный пулемётный огонь, миномётный огонь, война снайперов велась с обеих сторон. Каждый дом приходилось очищать от немцев. Была применена интересная тактика – Гатчину охватили полукольцом, оставив небольшой проход, чтобы их выдавить туда не ценой жизни наших бойцов: чтобы не штурмовать город, а накрыть их отступающими. Фашисты, конечно, цеплялись из последних сил. Здесь были и штрафные батальоны, действовали сапёрные батальоны (подрывали склады боеприпасов, продуктовые), команды фаерщиков (уходя, за собой поджигали здания).
Было оставлено очень много отравленных продуктов – у немцев были консервы, в которые они закатывали бисквиты, творог и другие угощения, для изголодавшихся людей эта вожделенная еда становилась причиной смерти. Уже после освобождения Гатчины был такой страх перед всем, что оставалось от немцев – их продукты растаптывали и сжигали, вещи старались не трогать. Фашистские сапёрные батальоны оставили массу ловушек – свыше 5 тысяч мин и растяжек было снято нашими сапёрами в городе. Минировали всё – детские игрушки, различные приборы. Достоверно известно, как в деревне Сализи один из жителей взорвался на немецком безмене. Подорвавшись на таких ловушках, в первые два послевоенных года в Гатчине погибло больше 450 детей.
Освобождение Гатчины – это один из самых знаковых пунктов снятия блокады. «Северный вал» рухнул, немцы откатились к Эстонии. Можно сказать, что именно здесь завершилась битва за Ленинград, произошел окончательный прорыв блокады.
Галина Паламарчук:
- Страна салютовала этой победе, освобождению Гатчины. А десятилетия спустя Гатчине было присвоено звание «Город воинской славы».
Константин Иванов:
- Вполне справедливо! Город сражался. Несмотря на случаи предательства, коллаборационизм, победили не они, а патриоты, те, кто отдал свои жизни за Родину, и солдаты, штурмом взявшие город.